В Уральском филиале ГМИИ им. А. С. Пушкина открылась масштабная тотальная инсталляция «Среда обитания» Анны Комаровой. Художница рефлексирует на тему дома через «темную» сторону привычной бытовой обстановки. В своей выставке автор переосмысляет комфортную систему «уюта» и предлагает познакомиться с локациями, наполненными тревогами, сложными мыслями и переживаниями.
Для неподготовленного зрителя экспозиция может показаться сложной для восприятия. Но наши коллеги из Уральского филиала Пушкинского в один голос говорят: «Это должен увидеть каждый». Лучше узнать молодую художницу и понять, что хотел сказать автор, можно в интервью. Анна Комарова рассказала Чойсу о своем пути в современном искусстве, учебе в Школе-студии МХАТ и магистратуре «Гаража», темах пространства и смерти и том, как создавала космос на земле.
Для неподготовленного зрителя экспозиция может показаться сложной для восприятия. Но наши коллеги из Уральского филиала Пушкинского в один голос говорят: «Это должен увидеть каждый». Лучше узнать молодую художницу и понять, что хотел сказать автор, можно в интервью. Анна Комарова рассказала Чойсу о своем пути в современном искусстве, учебе в Школе-студии МХАТ и магистратуре «Гаража», темах пространства и смерти и том, как создавала космос на земле.
Как ты пришла в искусство?
Ответ зависит от того, что вкладывается в понятие «искусство»: если речь именно о современном искусстве — это одна история, а если об искусстве как деятельности в любом направлении, будь то театр или живопись, — это другая история. Я всегда мечтала быть художницей, просто в течение жизни вектор моего интереса в искусстве немного менялся. В детстве я хотела быть художником-мультипликатором, потом пошла в художественную школу, там мои представления об искусстве изменились. Потом они трансформировались после поступления в училище, а затем уже во время учебы в институте.
Ты — выпускница Свердловского художественного училища имени Шадра. Почему твой выбор пал на эту институцию?
Я из Екатеринбурга, с детства жила на Уралмаше, здесь же училась в художественной школе. Я хотела продолжить обучение и быть живописцем. Мой школьный педагог закончил училище Шадра, он и посоветовал поступать туда. В 2014 году набор вели на три отделения: дизайн, станковую живопись и театрально-декорационную живопись. На два последних я подала документы и прошла на театральное. Тогда я вообще не знала, чем предстоит заниматься. На дне открытых дверей показывали огромные эскизы: смотрела на них и не понимала, что это такое, причем здесь театр, но выглядело все интересно. Поступление на «театрала» и задало дальнейшее направление моей деятельности: в современное искусство я пришла через театр.
После выпуска я поняла: если хочу работать в театре, нужно учиться дальше. Выбор встал между Санкт-Петербургом и Москвой — Школой-студией МХАТ — сюда я и поступила на сценографию. Моя история обучения в вузе была сложной: в 2021 году я ушла в академ, а после февраля 2022-го поняла, что все мои идеи и планы нужно менять — мир стал выглядеть совсем по-другому. В итоге я вернулась в Школу и училась по индивидуальному расписанию и в 2023 году закончила вуз экстерном, вместе со своим курсом. В истории Школы-студии это был, кажется, прецедент, я не знаю, делал ли кто-то так раньше.
После выпуска я поняла: если хочу работать в театре, нужно учиться дальше. Выбор встал между Санкт-Петербургом и Москвой — Школой-студией МХАТ — сюда я и поступила на сценографию. Моя история обучения в вузе была сложной: в 2021 году я ушла в академ, а после февраля 2022-го поняла, что все мои идеи и планы нужно менять — мир стал выглядеть совсем по-другому. В итоге я вернулась в Школу и училась по индивидуальному расписанию и в 2023 году закончила вуз экстерном, вместе со своим курсом. В истории Школы-студии это был, кажется, прецедент, я не знаю, делал ли кто-то так раньше.
А как все-таки ты пришла в современное искусство?
В 2021 году я попала в театральную резиденцию «Барабан отдыхает» под Тулой — чудесное место. Там я познакомилась с режиссером Ринатом Ташимовым, мы создали эскиз спектакля или перформанса — чего-то на границе жанров и видов — «Кодекс поведения членов экипажа МКС. Тренажер-симулятор космической станции». Мы пытались сделать космос на земле, установили сотни фонариков в поле. Тот опыт определил дальнейшее направление моей деятельности. Я поняла: мне нравится перформативный театр без актеров, где главное действующее лицо — зритель.
Тем же постковидным летом из одной резиденции я прыгнула в другую — поучаствовала в Лаборатории звука, организованной Культурным центром ЗИЛ и Школой Родченко. В основе воркшопа была инсталляция Дэвида Тюдора Rainforest IV. Задачей лаборатории было звучать через определенные предметы, которые и становились динамиками. Ранее в тот год я работала над курсовым проектом — идея заключалась в создании сценографии из звучащих деревьев. Вспомнив об этом, я притащила дерево в ЗИЛ и «подзвучила» его. А затем это дерево попало на выставку «Лаборатория будущего. Кинетическое искусство в России» в Новой Третьяковке. Так начался мой путь уже в современном искусстве.
Тем же постковидным летом из одной резиденции я прыгнула в другую — поучаствовала в Лаборатории звука, организованной Культурным центром ЗИЛ и Школой Родченко. В основе воркшопа была инсталляция Дэвида Тюдора Rainforest IV. Задачей лаборатории было звучать через определенные предметы, которые и становились динамиками. Ранее в тот год я работала над курсовым проектом — идея заключалась в создании сценографии из звучащих деревьев. Вспомнив об этом, я притащила дерево в ЗИЛ и «подзвучила» его. А затем это дерево попало на выставку «Лаборатория будущего. Кинетическое искусство в России» в Новой Третьяковке. Так начался мой путь уже в современном искусстве.
В твоем образовательном опыте есть короткая, но важная учеба в Garage Academy. Расскажи об этом.
После окончания Школы-студии МХАТ у меня появилась идея групповой выставки, для реализации мне нужны были навыки куратора. В магистратуру «Гаража» я поступила сама для себя очень неожиданно, импульсивно, спонтанно. Спустя 2 месяца я оказалась на развилке и поняла — нужно выбирать: либо я художница, либо — куратор. И ушла. Тем не менее, Garage Academy стала для меня очень важным местом: тут я нашла друзей, открыла в себе нечто важное. Я люблю этот опыт.
Как случилось, что в твоем искусстве появились темы смерти, природы?
События 2022 года стали триггерными, и тема смерти больше проявилась, больше раскрылась, но она была мне интересна всегда: ритуалы поминок, практики переживания потери, роль смерти в человеческой жизни, теории происходящего после смерти. Пока мы не умрем, не узнаем, что испытывает мертвый, куда он попадает. Пока мы живы, мы можем во что-то верить, но знать наверняка — нет. Через тему смерти я пытаюсь понять происходящее в мире. Как и через тему природы. С одной стороны, в искусстве звучит экологическая повестка, а, с другой, само производство искусства не бывает экологичным. Поэтому природное, скорее, близко мне внутренне: для меня это, в первую очередь, способ мышления, места, где я люблю находиться, изучая которые я что-то осознаю. Так получается, что природное становится моим языком, темой.
А как возник интерес к пространству?
Учась на сценографа, я поняла: когда что-то придумываю, представляю происходящее как бы от первого лица: от лица зрителя, от лица персонажа или предмета — героем может быть стул, парта, кружка, — что угодно. Замышляя проект, я вижу, как вокруг «меня» как действующего лица организовано пространство.
Многим знаком тезис «бытие определяет сознание»: мне интересно, как среда влияет на человека, как люди воспринимают пространство и как можно эти ощущения передать. Пока ты в темной комнате, чувствуешь себя одним образом, а когда включаешь свет — по-другому.
Многим знаком тезис «бытие определяет сознание»: мне интересно, как среда влияет на человека, как люди воспринимают пространство и как можно эти ощущения передать. Пока ты в темной комнате, чувствуешь себя одним образом, а когда включаешь свет — по-другому.
Часть твоей тотальной инсталляции «Среда обитания» в Уральском филиале ГМИИ — это маленькая черная комната без единого источника света. Заметила, что люди реагируют на нее по-разному: кому-то нравятся мягкие стены, кто-то ловит клаустрофобию.
Все действительно очень индивидуально, восприятие пространства зависит от персонального опыта человека, от того, с чем человек пришел. Если я боюсь темноты, то эта комната может вызвать паническую атаку. А для кого-то в ней нет ничего страшного.
А для тебя самой?
Сейчас я не могу посмотреть на нее со стороны, воспринять ее так же, как зритель. Приеду осенью и проверю, как изменится ситуация. Эту комнату я задумала, чтобы передать состояние «нигде» — пустоту, где человек остается наедине со своим телом и своими мыслями.
Какие художники или арт-объекты других людей искусства стали для тебя знаковыми?
На пятом курсе я проходила ассистентскую практику у художницы Ирины Кориной. Опыт того года работы с ней повлиял на меня больше, чем первые три курса Школы-студии: когда я познакомилась с ней, как будто нашла что-то, чего не могла обнаружить во МХАТе.
На выставке «Настройки-3» в Доме культуры «ГЭС-2» тогда восстанавливали две ее работы. Первая — инсталляция «Urangst» — представляет собой вывернутый наизнанку дом: обитые сайдингом стены оказываются внутри комнаты, пол на первый взгляд ровный, но когда ты движешься по нему, дощечки скрипят и прогибаются, выходят из равновесия. Вторая работа — «Камуфляж» — была создана в 2001 году. В ГЭС-2 эта инсталляция представляла собой овальный, зацикленный по кругу бесконечный коридор. Здесь висели куртки, стояли клетчатые челночные баулы, обмотанные скотчем. На стенах — горящие бра. В рисунок обоев были интегрированы изображения тянущихся к свету людей: они пытались спрятаться или уйти из этого пространства, а из сумок назойливо названивали телефоны. Я провела на монтаже инсталляции несколько дней, и она оказала на меня сильное влияние.
На выставке «Настройки-3» в Доме культуры «ГЭС-2» тогда восстанавливали две ее работы. Первая — инсталляция «Urangst» — представляет собой вывернутый наизнанку дом: обитые сайдингом стены оказываются внутри комнаты, пол на первый взгляд ровный, но когда ты движешься по нему, дощечки скрипят и прогибаются, выходят из равновесия. Вторая работа — «Камуфляж» — была создана в 2001 году. В ГЭС-2 эта инсталляция представляла собой овальный, зацикленный по кругу бесконечный коридор. Здесь висели куртки, стояли клетчатые челночные баулы, обмотанные скотчем. На стенах — горящие бра. В рисунок обоев были интегрированы изображения тянущихся к свету людей: они пытались спрятаться или уйти из этого пространства, а из сумок назойливо названивали телефоны. Я провела на монтаже инсталляции несколько дней, и она оказала на меня сильное влияние.
В Третьяковской галерее на выставке «Многообразие. Единство» меня очень сильно впечатлила работа Петрит Халилай, художника из Косово: инсталляция с детскими рисунками, которые как бы «ожили» и превратились в объемные, похожие на паучьи сети пространственные граффити из сваренных металлических труб. Здесь же находилась школьная парта, в несколько раз превышающая обычную по высоте, нормально сидеть за ней было невозможно. Эти инсталляции существовали в разных вариациях — художник делал целый класс из таких «неправильных» парт. Хотя «вживую» я видела только одну его работу, через полгода после этого обнаружила, что влияние этого автора «проявилось».
Я также вдохновляюсь японской культурой — очень люблю манга, гравюру укие-э. Особенно мне нравятся изображения екаев авторства Торияма Сэкиэна, Кацусика Хокусая. Сильное впечатление произвел фильм «Паприка» Сатоси Кона и «Принцесса Мононоке» Хаяо Миядзаки.
Я также вдохновляюсь японской культурой — очень люблю манга, гравюру укие-э. Особенно мне нравятся изображения екаев авторства Торияма Сэкиэна, Кацусика Хокусая. Сильное впечатление произвел фильм «Паприка» Сатоси Кона и «Принцесса Мононоке» Хаяо Миядзаки.
А если говорить о своих работах?
Сложно сказать: я занимаюсь современным искусством три года, с 2021-го, это недолгий срок. Стартовой и знаковой стала работа «Прими меня» — звучащее дерево, которое нужно обнимать, чтобы услышать звук внутри него тактильно, кожей. Я придумала ее на лаборатории звука и впервые показала в проекте «Лаборатория будущего. Кинетическое искусство в России» в Новой Третьяковке. Объект экспонировался с предложенным куратором, Андреем Смирновым, аудиосопровождением, своего звука у меня тогда не было. Потом звучащее дерево показывали на спецпроекте «Обнять и плакать» VI Уральской индустриальной биеннале.
Спустя полгода после выставки в Новой Третьяковке мне предложили сделать целый лес из таких звучащих деревьев. Работа трансформировалась, обрела свой конечный облик и получила название «post-». На лес из подвешенных в воздухе стволов проецировался звук — его написал саунд-артист Роман Головко. Из каждого дерева доносился свой уникальный звук, все вместе они образовывали абстрактное природное звучание, синтезированное искусственно методом гранулярного синтеза. Объекты воплощали пограничное состояние между живым и мертвым: спиленные, подвешенные в воздухе стволы, у которых нет корней и связи с землей — они уже не смогут расти, цвести, но при этом они звучат и наполнены уже искусственной, техногенной жизнью.
Спустя полгода после выставки в Новой Третьяковке мне предложили сделать целый лес из таких звучащих деревьев. Работа трансформировалась, обрела свой конечный облик и получила название «post-». На лес из подвешенных в воздухе стволов проецировался звук — его написал саунд-артист Роман Головко. Из каждого дерева доносился свой уникальный звук, все вместе они образовывали абстрактное природное звучание, синтезированное искусственно методом гранулярного синтеза. Объекты воплощали пограничное состояние между живым и мертвым: спиленные, подвешенные в воздухе стволы, у которых нет корней и связи с землей — они уже не смогут расти, цвести, но при этом они звучат и наполнены уже искусственной, техногенной жизнью.
Выставка «Среда обитания», которая сейчас идет в Уральском филиале ГМИИ, для меня тоже очень важна. Этот проект я придумала год назад, написала куратору Арине Воробьевой. Работа над ним заняла больше года — впервые я посвятила одному проекту так много времени.
Я, в принципе, не создаю большого количества работ, поскольку все они, преимущественно, большие и многодельные, требуют большого количества времени и ресурсов. Одна работа появляется примерно раз в полгода — в год.
Я, в принципе, не создаю большого количества работ, поскольку все они, преимущественно, большие и многодельные, требуют большого количества времени и ресурсов. Одна работа появляется примерно раз в полгода — в год.
Как создаешь сценографию к спектаклям? В частности, к «Ране» по одноименному роману Оксаны Васякиной. Расскажи об этом проекте.
Театр — это дело коллективное: есть режиссер как некий центр, который собирает всю команду вокруг себя, есть композитор, есть текст — даже если драматург жил сотни лет назад, его фигура тоже является важным смыслообразующим звеном постановки. Каждый раз работа строится немного по-разному, но сценография появляется во взаимодействии с режиссером и в некоем коллективном принятии решения о том, что творческая группа хочет сказать, что главное и какой образ будет создаваться. Сценограф передает эти решения через пространство, костюмы персонажей.
Работа над «Раной» появилась благодаря поездке в резиденцию, где я познакомилась с режиссером Элиной Куликовой. Инсценировку также писала Элина. Оксана Васякина консультировала нас во время работы, как-то раз заходила к нам в процессе, принесла показать розовую сумку, в которой везла урну с прахом матери.
Работа над «Раной» появилась благодаря поездке в резиденцию, где я познакомилась с режиссером Элиной Куликовой. Инсценировку также писала Элина. Оксана Васякина консультировала нас во время работы, как-то раз заходила к нам в процессе, принесла показать розовую сумку, в которой везла урну с прахом матери.
Как правильно знакомиться с современным искусством? На что обращать внимание, чтобы понять задумку автора?
Единого рецепта не существует. Наверное, надо быть открытым. Прочитать экспликацию, а если ее нет, значит, автор ничего не хотел объяснять.
