Четыре года назад группа «внимание брусника!» начала свой путь на уральской сцене: выступала в небольших барах Екатеринбурга и исполняла не совсем аккуратный инди поп-рок перед первыми слушателями, которые быстро почувствовали ее особую интонацию. Сегодня музыканты МТС Лейбла играют на крупных фестивалях по всей стране, записывают альбомы и работают в столице. Но связь с родным городом по-прежнему остается важной частью их истории.
В преддверии первого сольного концерта в Екатеринбурге и презентации нового альбома «Неоднозначное» Чойс поговорил с солисткой группы Соней Брусникой о детстве, творчестве, ощущении дома и о том, что помогает сохранять искренность в музыке.
В преддверии первого сольного концерта в Екатеринбурге и презентации нового альбома «Неоднозначное» Чойс поговорил с солисткой группы Соней Брусникой о детстве, творчестве, ощущении дома и о том, что помогает сохранять искренность в музыке.
Мама никогда не ругала за школьные прогулы, но всегда расстраивалась за пропуски музыкалки
Твоя история с музыкой началась в три года. Какие моменты из детства в Тавде повлияли на то, кем ты стала сейчас?
Наверное, самый важный момент — то, что мама заметила мой интерес к музыке и активно его поддержала. Сразу отвела меня на вокал в местный ДК, отдала в музыкальную школу, каталась со мной на конкурсы. Позже, когда мы жили в Екатеринбурге, никогда не ругала за то, что я прогуливала школу, зато всегда расстраивалась, если пропускала музыкалку.
Какой момент ты считаешь настоящим началом своего музыкального пути?
Когда я закончила-таки музыкальную школу. Как только это произошло, я впервые шла домой с огромным желанием играть на пианино и придумывать музыку. Но когда вернулась, оказалось, что мама продала инструмент. Я тогда очень расстроилась и спросила, зачем она это сделала. Мама ответила: «Ты же ненавидела играть на фортепиано!» Хотя я не на инструменте ненавидела играть, а не любила преподавательницу, которая плохо ко мне относилась. Тогда начала больше играть на укулеле и именно под него придумала первые песни.
«внимание брусника!» начинала как локальная группа. Когда вы с командой впервые почувствовали, что выходите за пределы родного города?
Все вертелось и крутилось, меня штормило. Я писала песни, мои любимые пацаны делали музыку, приглашали в проект крутых людей, искали новые возможности, а еще всегда старались поддерживать мои замашки. Мы соглашались выступать везде подряд, потому что я страдала сильным FOMO (Fear of missing out / Синдром упущенной выгоды — Прим. ред.).
Когда я думаю, как ответить на этот вопрос, неизбежно себя спрашиваю: «Как я здесь оказалась?» Здесь — в двадцать один год, одна в новой квартире, малознакомом городе, с музыкой, которая стала работой. До сих пор не могу себе по-человечески на это ответить.
Когда я думаю, как ответить на этот вопрос, неизбежно себя спрашиваю: «Как я здесь оказалась?» Здесь — в двадцать один год, одна в новой квартире, малознакомом городе, с музыкой, которая стала работой. До сих пор не могу себе по-человечески на это ответить.
За четыре года существования группы вы быстро перешли от камерных концертов в барах до фестивалей вроде «Дикой Мяты» и сольников в Москве. Вы растете, а что происходит с вашими слушателями — как они меняются?
Я ощущаю, что они становятся более открытыми ко мне. Уже не так сильно стесняются подходить, писать личные истории, связанные с нашими песнями. Хотя в плане возраста и образа жизни аудитория очень разная.
Как внутри группы вы сохраняете баланс между индивидуальностью каждого участника и общим звучанием?
В основном мы думаем, как будет лучше для песни, а не для нас. Вроде ни у кого из нас эго не раздутое (признаюсь, у меня оно чуть побольше, чем у пацанов), но и не задушенное. Парни дают мне столько пространства, сколько мне нужно, а я стараюсь им давать столько, сколько им требуется. Я не лезу в какие-то мелочи, в которых им виднее — в основном доверяю их идеям и редко указываю, что делать. Мы работаем сообща: они слушают песню, я учитываю их предложения по музыке. Я знаю, что Косте больше нравится движушные песни, а Фил умеет классно сделать лиричную, ламповую, инди-песню. Исходя из этого и раскидываю свои демки. Все берут, что нравится, и развивают из этого свое, не вторгаясь в песню, которую я написала, а аранжируя ее.
Люди стесняются себя и своей слабости
Треки «внимание брусника!» звучат искренне. Легко ли делиться личными историями со сцены перед сотнями зрителей?
Наверное, нормальному человеку нелегко, а я какая-то шиза, которой пойдет. Шучу. Недавно услышала, что здоровый человек никогда не станет артистом и не будет выходить на сцену, и начала об этом много размышлять. Этому можно верить: чем больше я работаю над собой и чем стабильнее становится мое психическое состояние, тем меньше мне хочется писать песни и дать их послушать всем-всем-всем.
Я все равно остаюсь человеком, который отчаянно хочет пропагандировать честность, открытость, прозрачность. Особенно эмоциональную. Люди страдают от того, что эмоции стигматизированы: они стесняются себя, своей слабости, радости или злости. Например, песня «Безнаказанным» у многих вызвала отторжение, так как это слишком злая песня. Я сама сначала даже не хотела ее дописывать, потому что боялась, что она не позитивная. Позже я поняла, что эта песня — отличный и экологичный способ прожить злость. Люди обычно либо ее запирают либо выражают в агрессивной и разрушительной форме. А тут есть моя песенка: послушали, прожили, отпустили.
Я хочу быть человеком, который поет о личном и говорит о насущном. Без нравоучений, курсов и практик — в такой среде, как музыкальная игра, можно поделиться всем-всем, без вреда для себя или окружающих. Своими песнями я начинаю говорить первой, чтобы людям не было страшно открываться в ответ.
Я все равно остаюсь человеком, который отчаянно хочет пропагандировать честность, открытость, прозрачность. Особенно эмоциональную. Люди страдают от того, что эмоции стигматизированы: они стесняются себя, своей слабости, радости или злости. Например, песня «Безнаказанным» у многих вызвала отторжение, так как это слишком злая песня. Я сама сначала даже не хотела ее дописывать, потому что боялась, что она не позитивная. Позже я поняла, что эта песня — отличный и экологичный способ прожить злость. Люди обычно либо ее запирают либо выражают в агрессивной и разрушительной форме. А тут есть моя песенка: послушали, прожили, отпустили.
Я хочу быть человеком, который поет о личном и говорит о насущном. Без нравоучений, курсов и практик — в такой среде, как музыкальная игра, можно поделиться всем-всем, без вреда для себя или окружающих. Своими песнями я начинаю говорить первой, чтобы людям не было страшно открываться в ответ.
Сложно ли сохранять в песнях честность, когда становится больше слушателей?
Сейчас мы находимся на этапе, в котором надоело оправдываться честностью. Хочется повышать скилл и ответственно подходить к музыке, ведь нам этим летом исполнится 5 лет. Мы меняем звук, делаем более попсовые песни, что оказалось не так уж и легко для меня.
Балансировать между честностью и продажностью — дело такое. Наверное, кто-то скажет, что прогибаться под тренды нельзя. Не знаю, я просто стараюсь быть гибкой и находить этот ключик к широкой аудитории. При этом мне не хочется быть бессмысленной или не собой. Я пока только в процессе, но верю, что кто ищет — тот всегда найдет.
Балансировать между честностью и продажностью — дело такое. Наверное, кто-то скажет, что прогибаться под тренды нельзя. Не знаю, я просто стараюсь быть гибкой и находить этот ключик к широкой аудитории. При этом мне не хочется быть бессмысленной или не собой. Я пока только в процессе, но верю, что кто ищет — тот всегда найдет.
Все, что я делаю, пропускаю через мысль: «А в Екатеринбурге меня будут за это уважать?»
Екатеринбург — настоящая кладезь музыки. Вспомним «Сансару», «Курару», «Перемотку», «Сову», «Обе две». Как думаешь, почему так сложилось?
Уральцы в принципе очень музыкальные люди. Хоть я и не жила так долго в других городах, но у меня такое ощущение, что у нас люди любят локальное и настоящее. Здесь поддерживают своих, что важно. Считаю, что местные музыканты не любят делать на уровне так себе. Все работают ровно как нужно и сколько требуется, без лени и выпендрежа. По-честному, как чувствуют и думают. «Нормально делай — нормально будет» — моя самая любимая фраза, которую подцепила именно в Екатеринбурге и которая пожизненно там работает.
Ты живешь и работаешь в столице, но связь с Екатеринбургом остается сильной. Например, песня «Развлечение» стала неофициальным гимном города. Что для тебя значит Екатеринбург сегодня, когда большая часть жизни протекает в Москве?
Я воспринимаю Екатеринбург как старшего родственника. Все, что я делаю, пропускаю через мысль: «А в Екатеринбурге меня будут за это уважать?» Сейчас репетируем перед сольным концертом 18 апреля, и почему-то я это делаю гораздо ответственнее, чем когда я готовилась к выступлениям в Москве или Санкт-Петербурге. No offence, просто у меня так работает голова.
Если и есть место, где я хотела бы всем нравиться, потому что мне симпатизирует там все, то это Екатеринбург. Поэтому он для меня одновременно и дом, и авторитет.
Если и есть место, где я хотела бы всем нравиться, потому что мне симпатизирует там все, то это Екатеринбург. Поэтому он для меня одновременно и дом, и авторитет.
Есть ли место в Екатеринбурге, куда ты мысленно возвращаешься, когда находишься далеко?
Постоянно думаю о том, как в мае посижу на лавочке под яблонями и черемухами на Ботанике.
Все спотыкалось и не определялось, я не могла поймать себя: про новый альбом и безумную мечту
На первом сольном концерте в Екатеринбурге вы презентуете альбом «Неоднозначное». В каком настроении он родился и какое ощущение хочется передать слушателям?
Альбом называется «Неоднозначное», потому что рождался в момент моего полного непонимания жизни. В детстве и подростковом возрасте ты делишь мир на черное и белое. В мои 18 лет случился 2022 год. Оказалось, что существует еще миллион оттенков и цветов, контекст, причины, обстоятельства, человеческий фактор.
Мои глаза резко начали видеть множество одновременных и огромных вещей. Все валилось в мою тесную голову — первая любовь, учеба, определение себя, музыка, коллектив, личные границы, психологическое состояние. Все собиралось в одну кучу и всему не находилось названия. Все спотыкалось, не определялось, я не могла поймать себя. До сих пор еще не поймала и, наверное, еще не скоро это сделаю. Слушателям хочется передать это ощущение потерянности, оторванности. Наконец, неоднозначности.
Мои глаза резко начали видеть множество одновременных и огромных вещей. Все валилось в мою тесную голову — первая любовь, учеба, определение себя, музыка, коллектив, личные границы, психологическое состояние. Все собиралось в одну кучу и всему не находилось названия. Все спотыкалось, не определялось, я не могла поймать себя. До сих пор еще не поймала и, наверное, еще не скоро это сделаю. Слушателям хочется передать это ощущение потерянности, оторванности. Наконец, неоднозначности.
Какая творческая мечта кажется тебе безумной и неоднозначной, но в глубине души ты все равно ее хранишь?
Мировой тур!
