«Если арт-объект простоял неделю, он уже остался в истории»: художник Андрей Люблинский об уральском зрителе, отказе от вечности и спорте в творчестве

В Екатеринбург прилетели птицы — новая работа петербургского художника Андрея Люблинского украсила улицу Репина, 24. Три четырехметровые фигуры созданы при поддержке фестиваля «Стенограффия», продюсерской команды STENKA и ГК «Астра». В основе арт-объектов лежит образ русской свистульки в форме птицы, который художник переосмыслил в духе современного искусства.

Творчество Андрея Люблинского неразрывно связано с Уралом — именно здесь у него больше всего уличных работ, а знаменитые «Красные человечки» в Перми принесли ему известность по всей стране. На его счету десятки паблик-арт проектов и выставок в России, Европе и США, но, по признанию художника, Екатеринбург остается для него особенным местом.

Накануне презентации новой работы Чойс встретился с Андреем и поговорил о том, почему уральский зритель лучше других понимает стрит-арт, что значит вечность для художника и зачем он спорил с дочерью о нейросетях.

Это архетипические птицы-свистульки, которые отсылают к народным промыслам. Я переосмыслил тему и дал ей современную трактовку. Арт-объект стал продолжением проекта BIRDWATCHING и частью фестиваля уличного искусства «Стенограффия».

Екатеринбург стал для меня особенным местом. Именно тут сосредоточено самое большое количество моих уличных работ в России — скульптуры, расписанные будки и другие объекты.

Без всяких сомнений, Екатеринбург — столица стрит-арта в России. Я давно и плотно сотрудничаю с фестивалем «Стенограффия», и для меня это уже не просто мероприятие, а сообщество друзей. Каждый приезд сюда — возможность увидеть близких по духу людей, обсудить новые идеи и поработать вместе. Сюда хочется возвращаться.

У местного зрителя сложилось особое отношение к уличному искусству — во многом благодаря «Стенограффии», «ЧО» и другим проектам. Он уже подготовлен — даже случайные прохожие осмысленно воспринимают искусство. В других городах этого часто нет.

С настойчивостью и упрямством тех, кто сумел сделать уличное искусство частью городской идентичности. В Петербурге, где я живу, сейчас нет ни одного фестиваля стрит-арта. В Москве все обстоит получше, но все же Екатеринбург в этом смысле номер один.

Петербург слишком инертен, и запустить там подобное в сфере паблик-арта сложно. Да и руководить я не хочу: мне комфортно рисовать и создавать свое в мастерской. Это мой мир. Хотя я часто езжу, выступаю, делаю проекты в других городах и странах, но мастерская — мой основной центр.

Сложнее всего удивить себя. Я в первую очередь делаю искусство для себя. Конечно, ценю зрителя и благодарен всем, кто откликается. Но если честно, я просто хочу, чтобы мне самому было интересно. Мне важен процесс, а не цель. У меня нет глобальных приоритетов, есть постоянный путь — творческий, живой. Это как спорт: кто-то ходит в зал, а я каждый день рисую. Это мой способ быть в форме.

С коллегами сравниваю себя нередко, с самим собой состязания нет. Мне просто интересно находиться в процессе. При этом я не страдаю депрессиями, потому что постоянно работаю и держу себя в тонусе. Не нуждаюсь и в стимуляторах — мне достаточно покоя и возможности ежедневно творить.

Тогда, 15 лет назад, общая ситуация в городе была немного другая: дороги плохие, проблемы со здравоохранением, а тут какое-то искусство непонятное. Оно вызывало раздражение, тем более, что фигуры стояли в самом центре. Но это эмоции — а значит, работа не прошла незамеченной. Часть зрителей, особенно молодые люди, были в восторге, что очень здорово. Я не делю искусство на постоянное и временное — важно, чтобы оно работало, пока живет.

Я почти не делаю утилитарные вещи — чаще это скульптуры, инсталляции, муралы. Поэтому сейчас я скорее мультидисциплинарный художник.

Мне нравится создавать временные инсталляции, я делаю это осознанно. Присутствие работы в реальном пространстве сейчас не главное. Даже если арт-объект простоял неделю, он уже остался в истории. Вечность — это не про физическую долговечность, а про след в восприятии.

Удавшаяся работа — та, на которую смотришь и понимаешь: получилось. Конечно, все проекты не могут быть одинаковыми по силе высказывания, но я стараюсь делать все на максимум.

Паблик-арт — это командная работа, здесь много факторов. Иногда среда подводит — неудачное окружение способно съесть даже самую хорошую идею. Но если контекст совпадает, результат вдохновляет.

Это всегда квест. Одна из последних моих работ в Екатеринбурге — мурал «Портреты на заказ», который мы сделали со «Стенограффией» и горожанами. Тогда я участвовал как куратор: привез студентов Школы дизайна НИУ ВШЭ, и вместе мы рисовали портреты екатеринбуржцев. Команда фестиваля несколько месяцев искала подходящую стену — нужную по формату и расположению. Мы ждали все лето, чтобы начать, и как только согласовали локацию, сразу прилетели и включились в работу. В итоге нам досталась лучшая стена в городе, и я остался невероятно доволен результатом. Портреты получились немного наивными, но в этом их прелесть — честные, живые, про людей.

Это все равно, что спрашивать, какого ребенка любишь больше. Если выделять, то те самые «Красные человечки». Еще для паблик-арт программы «ЧО» я сделал разноцветные фигуры, для которых никак не мог придумать название. В итоге родилось «Художественно-пространственное ориентирование» — идея в том, что взаимодействие с персонажами состоит из нескольких этапов. Первый — визуальное знакомство, когда арт-объекты ждут зрителя на знакомых улицах. Следующий этап — диджитал-жизнь. И в дальнейшем — путешествие по московским галереям.

К названиям я всегда отношусь серьезно. Только что завершился мой большой проект в Москве — оформление витрин на Ленинском проспекте, в Доме технической книги, в рамках арт-проекта «Контуры культуры». Это огромное пространство — почти двести метров витрин. Сам дом построен примерно в 1970-е годы с характерной архитектурой эпохи: массивные рамы, двухэтажные витрины, строгая геометрия. Рядом уже современные здания. Хотелось, чтобы работа рифмовалась и с историческим контекстом, и с новой застройкой.

В итоге я использовал идею сетки, заполнив ее черно-белыми геометрическими фигурами — ромбами, квадратами, прямоугольниками, овалами. Получился диалог старого и нового, классического и современного. Когда проект был почти закончен, кураторы попросили придумать название. Процесс работы оказался сложным и отнял массу сил, времени на название почти не оставалось. Но я все же придумал — «Теория взаимодополняемых неравноценных простых фигур». Оно звучит немного иронично — отчасти это спекуляция, но вполне осознанная. Все-таки Дом технической книги — место, связанное с точными науками, формулами, схемами. Я в школе был скорее гуманитарием, физику и математику понимал с трудом, для меня все эти формулы всегда были потоком загадочных знаков. В этом смысле работа стала моей попыткой визуализировать техническую книгу так, как я ее чувствую. Так что, несмотря на сложное и шутливое название, в нем есть логика и своя внутренняя правда.

Иногда применяю для генерации названий работ, но пока не чувствую острой необходимости. В паре случаев использовал для текстов, но с визуальной частью справляюсь сам. Мысли на эту тему, конечно, есть, но пока больше наблюдаю. Зато старшая дочь, которая учится на втором курсе школы дизайна, активно пользуется ChatGPT и другими инструментами — и делает это очень уверенно.

Недавно была история: на занятии нужно было нарисовать дюгоня и капибару. Одна студентка принесла великолепные иллюстрации — я даже удивился, спросил, сама ли она это сделала. А она честно сообщила: «Нет, это нейросеть». Пришлось буквально несколько часов с ней обсуждать, почему важно (в нашем конкретном случае) рисовать самому. Она говорила: «Все так делают», — и я понимаю, что в этом отражается актуальность момента. Иллюстрация получилась и правда отличная, но ведь задача была продемонстрировать именно свои иллюстраторские таланты, а не умение написать правильный промт.

Мне не мешает, что художники пользуются нейросетями. Сначала это было ново, забавно, а потом, если честно, эти картинки приелись — одно и то же, словно бесконечная копия. Представляю, как опытные иллюстраторы месяц работают над обложкой журнала, получают за это хорошие деньги, вкладывают в работу себя. А нейросеть может сделать за 15 минут аналогичную картинку. Только ценность ведь разная: человек вкладывает в изображение опыт, авторский почерк, эмоцию — то, что машине недоступно. Хотя, конечно, совершенно очевидно, что часть профессий из-за стремительного развития технологий просто исчезнет.

Мне все интересно. Я считаю себя мультидисциплинарным художником, поэтому постоянно пробую разные медиа. Если приходит заказчик и говорит: «У меня есть плазма, три холста и коробка угля», — я скажу: «Смогу». Если скажет: «Нужна анимация или музыка», — тоже смогу, у меня есть команда, которая этим занимается. Для меня это инструменты и возможности для высказывания.

Конечно, бывают радикальные формы — когда художники используют тело, физиологию, разные экстремальные методы. Искусство вмещает все. Я выбираю то, что мне ближе — планшет, бумагу, маркеры и внятную визуальную идею.