Папа пил всегда — с самого раннего моего детства, когда я могу себя вспомнить. Он мог не пить месяцами и быть самым лучшим отцом, но два-три раза в год он уходил в страшные запои. Это длилось неделями. Не знаю почему — пытался заглушить какие-то депрессивные состояния или снимал стресс после негативных событий на работе. Конечно, сейчас мне 21 год, я понимаю, что он просто не умел по-другому переживать свои проблемы.

Я была маленькая, и мне было страшно видеть отца в таком состоянии. Он просто пил и ничего не делал. Он пытался воспитывать меня, держать в ежовых рукавицах. Но я не могла прислушиваться к человеку, который не может сам себя держать в руках. Я говорила ему: «Когда ты не пьешь, я очень тебя люблю». Но когда он был в состоянии алкогольного опьянения, это был чужой для меня человек.

В школьном возрасте я начала испытывать перманентный страх. Мне было страшно, что с ним может что-то случиться: бытовая травма или не выдержит сердце, да что угодно. И мы его потеряем. Я до сих пор очень тревожная, пытаюсь это прорабатывать, так как мне сильно мешает это в жизни.

В моем детстве мы жили вместе: папа, мама, я и моя бабушка — его мама. Мама и бабушка всегда пытались оградить меня от этого всего, но как? Они разговаривали с ним, молили, просили, чтобы прекратил. Он говорил: «Да, я все понял». Но через полгода опять такая же история. Мама очень любила его и ухаживала за ним в любом состоянии, устраняла отвратительные последствия его запоев.

Так продлилось 12 лет. Мама не выдержала, они развелись, и папа остался один. В тот период случился самый длинный и последний его запой — сорок дней. Это было страшно, и мы правда думали, что он просто не выживет. У меня есть сводные (по папе) старшие брат и сестра, они до сих пор не общаются с отцом. Я так не смогла. Однажды уже после развода с мамой, я сказала ему: «Если ты будешь так пить, мы с тобой не будем общаться. Ты потеряешь не только маму, но и меня». Вроде он меня услышал и именно так больше не пил. Он может выпить немного по каким-то поводам, тогда я напоминаю ему о его обещании. Он все понимает, говорит: «Это болезнь. Что я могу поделать». Мы предлагали ему лечиться, но он не идет. Я считаю, он взрослый человек и должен сам прийти к этому решению.

Когда он в очередной раз был пьян, я устроила ему истерику. Кричала, что не могу быть всегда рядом, что я много работаю, а за ним ведь надо смотреть, потому что я очень переживаю. Я не могу себе позволить еще и за ним следить, как за маленьким ребенком, в то время как он сам выбирает этот путь. Вроде услышал меня и пока держится ради наших отношений. Сейчас у него никого нет, кроме меня.

Я знаю, что сейчас он иногда выпивает. Хорошо, что это не заканчивается запоями. Мы общаемся каждый день. Я желаю ему, чтобы он все-таки нашел в себе силы больше так не пить. Но до сих пор мой самый главный страх — это пьяный папа. Я очень надеюсь, что он так не поступит, хотя бы из любви ко мне и уважения к моей маме, которая хоть уже и не его жена, но все равно с ним общается. Я надеюсь, что он не поставит алкоголь выше семьи, которая все-таки очень хорошо к нему относится.

Алкоголь — это страшно. Алкоголики в семье — горе, стресс, огромное напряжение. На мне очень сильно сказалось такое детство. Я постоянно испытываю тревогу, ощущаю панические атаки. Очень боюсь людей, которых тошнит, которые напиваются до состояния, когда не могут контролировать себя. Все мои друзья знают, что при мне нельзя пить до такого состояния. Я хожу по психологам, прорабатываю детские травмы, снова возвращаюсь — ну честно, это не то, на что бы мне хотелось тратить свою молодость.

Что я могу посоветовать близким? Дети не должны видеть пьяных родителей. Это не ок, это сильно скажется впоследствии на психике ребенка. Если так случилось, уводите ребенка из квартиры — к бабушкам, друзьям, куда угодно. Жить с алкоголиком для беззащитного ребенка — это очень страшно. Да, алкоголь — это болезнь, и ее надо лечить. Не соглашается лечиться — его выбор, но дальше вам не по пути. Опять же, подумайте о детях. Моя мама сейчас очень жалеет, что не ушла от папы раньше.

Если вы чувствуете проблему, обращайтесь за помощью, лечитесь. Сейчас множество вариантов — и клубы анонимных алкоголиков, и рехабы, и медикаментозная помощь.

Мы ровесники, поженились в 20 лет. У мужа была тяжелая семейная ситуация: рано умерли родители, он был совсем один. Я стала его поддержкой, у нас все было хорошо. Потом разом все свалилось — проблемы с работой и деньгами. Я тоже в тот момент начала на него давить: «Почему я одна пытаюсь содержать семью. Найди работу». Еще у него всегда было это чувство несправедливости по жизни — мол, вот почему у других все есть, у меня ничего нету. И в этот период оно особенно обострилось.

Он стал дерганым, агрессивным и каждый день пил. Я знала, что такое алкоголик в семье на примере своих родственников. И мне совсем не хотелось повторять их историю. Когда я осознала проблему, я начала винить себя. Думала, что это я виновата — не так разговаривала, не так себя вела. Дело в том, что у меня самой достаточно авторитарная мама. И все детство я подстраивалась под нее. Потом, когда вышла замуж, начала подстраиваться под мужа, оправдывать его ожидания. Это я поняла уже потом, когда начала анализировать ситуацию. Конечно, никакой моей вины в алкоголизме мужа не было. Он взрослый человек — и это его ответственность.

В этот же период я начала ходить в церковь, изучать психологию, читать книги про женственность. В общем, пыталась как-то исправить себя, потому что мне казалось, что нужно начать себя, и тогда человек рядом тоже поменяется. Это была ошибка. Я пыталась быть святошей, пока муж скатывался в никуда. Особенно диссонировало в те моменты, когда я возвращалась с рождественской службы. В душе — радость, а дома — ужас. Орет музыка на весь подъезд, он просто спит. Я не делилась своими переживаниями со своими родителями, никому не рассказывала о нашей проблеме, разве что батюшке на исповеди. Но все чаще я стала задумываться, что церковь не решает мои проблемы, и стала отстраняться от религии.

Я изучала вопрос алкогольной зависимости самостоятельно. Рассказывала мужу и про кодировку, и про клубы анонимных алкоголиков, и про психолога. Он все воспринимал в штыки и повторял, что никто не сможет ему помочь. Со временем начинать какие-то разговоры вообще желания не было.

В какой-то момент он начал совсем неадекватно себя вести, творить всякую дичь. В очередную пьянку он шел по нашему району, где мы жили, стащил с себя ботинки и пошел дальше босой. Я пыталась бежать за ним, что-то объяснить, но было бесполезно, и я ушла домой. Он снял все деньги со своей карты, арендовал сауну на всю ночь и просто спал там один. Утром звонил, извинялся. Один вечер болел, на следующий день опять все повторялось.

У меня появилась тревога. Я решила уехать в отпуск, там поняла, что не хочу возвращаться, не хочу быть с ним. Сказала ему об этом, он начал извиняться, обещать, что изменится. Когда я вернулась, мы начали восстанавливать отношения, ходили на свидания, вместе проводили время. Вместе мы сходили к психологу — он больше молчал, я жаловалась. Но он перестал пить, отношения наладились. Когда ситуация нормализовалась, а я отпустила все это из головы, смогла забеременеть — спустя семь лет попыток.

Беременность прошла замечательно: я порхала и наслаждалась жизнью. Ребенку было два года, когда у мужа случился камбэк. Снова набор обстоятельств: невыгодно продал автомобиль, купил себе взамен неудачный, проблемы на работе — все это действовало ему на нервы, опять появилась агрессия и алкоголь. Я снова начала отстраняться от него. Через какое-то время я собрала вещи и уехала, пока его не было дома. Мне помогла моя семья тогда. Мы с братом пришли с ним на разговор, и я сказала, что ухожу.

Продолжительное время мы не жили вместе. Он продолжал общаться с сыном, проводил с ним время, много работал. Мы постепенно начали общаться тоже, потом я опять доверилась ему, и мы переехали обратно. Муж иногда бывает агрессивным, но на нас с ребенком это никак не сказывается, хотя я и понимаю, что с этим нужно работать. Он все-таки сходил по моей просьбе к психиатру, тот сказал, что ничего не нужно предпринимать. А я сходила в группу близких людей анонимных алкоголиков, на вторую встречу не пошла — люди там делились такими жуткими рассказами, я подумала, что моя ситуация еще цветочки.

Это было в прошлом году, и, как ни странно, нас сплотила ситуация вокруг СВО — мы много разговаривали об этом, поддерживали друг друга. Тогда мы договорились просто жить, не бояться, ценить моменты. Сейчас мы можем вместе выпить пива один раз в пару месяцев, но не более. Мне кажется, что все хорошо.

За те 12 лет, что мы живем вместе, я пыталась во всем разобраться. Что со мной не так? Что с ним? Абьюз? Алкоголизм? Созависимые отношения? Что вообще происходит? Сейчас спустя время, изучив много информации и получив опыт, стало проще все понимать. Мы оба изменились и просто живем в своем маленьком мире.

Мои родители для всех всегда выглядели благополучными интеллигентными людьми. В принципе, они молодцы: начали свой бизнес в девяностых, и у них получилось, построили дом, вырастили двоих детей — меня и мою сестру. Смотря на них, невозможно было бы подумать, что у них проблемы с алкоголем. Но я с детства незримо это ощущала. Как это обычно бывает, когда ты ребенок и мало что понимаешь. Сначала это было даже в радость: папа становился добрым, у него можно было попросить купить какие-нибудь наклейки, шоколадку или журнал. Маленькая я пользовалась этой ситуацией. Уже в детском саду я осознавала, что если папа пьяненький, это от «алкоголя», но не воспринимала это как проблему. Казалось, так живут все. Помню, как по телевизору рекламировали водку «Распутин»: там говорилось, что обязательным знаком отличия этой водки является специальная голограмма, на которой портрет мужчины подмигивал тебе, если вращать бутылку. После одного из домашних мероприятий я забрала эту наклейку, которую видела везде по телику, принесла ее в садик и вызвала восторг ребят, для которых это тоже было вау, как и для меня.

Еще помню, что джин-тоник был вечным спутником моих родителей. Сейчас, пересматривая детские фотографии, вижу, что во время нашей прогулки по центру города у родителей в руках именно эти жестяные баночки. И, опять же, тогда это мне казалось нормой, ведь родители становились веселее и добрее. Проблемы начались, когда я была в подростковом возрасте. Я стала понимать, что по пятницам мама начинает нервничать: папы вечером снова нет дома, он очень поздно возвращается. Я начала переживать, все ли с ним хорошо, вернется ли, жив ли он? Я начала ненавидеть пятницы, ведь они превратились в длительное ожидание или скандал. Было стрессово.

Когда мне было лет четырнадцать, я бегала и искала отца около киосков, в которых продавали алкоголь. Помню, что однажды мы вместе с мамой нашли папу в какой-то квартире неподалеку от нашего дома, я не была там раньше. Когда приводили папу домой, становилось легче: все под контролем. Но уже тогда я понимала, что ему нужна помощь, он не справляется. Еще одно из самых «ярких» воспоминаний — когда отца в состоянии психоза увезли в наркологичку. После этого он маме рассказывал, что он видел черта. Грубо говоря, у него случилась «белочка».

Я рано почувствовала себя очень взрослой и самостоятельной девочкой, которая решает проблему. Была уверена, что мне надо взять это под контроль. Если вспомнить о знаменитом треугольнике Карпмана в психологии — модели взаимоотношений между людьми, играющими роли спасателя, жертвы и преследователя, то я сначала стала спасателем по отношению к отцу, а затем, когда натыкалась на стену непонимания, превратилась в преследователя. Наверное, это была неверная стратегия, так как родители от меня закрылись. Они выжгли нашу привязанность и построили отношения со мной и моей сестрой на каком-то потребительском уровне: ты — мне, я — тебе. Между нами пропала близость. Когда я выросла и переехала от них, мы оставались семьей исключительно формально, поздравляли друг друга по праздникам, иногда встречались.

Я часто говорила родителям о том, как я воспринимаю их пристрастие к алкоголю, что мне от этого больно. Родители реагировали одинаково: «Мы сами разберемся, не лезь, это не твое дело».

Мой папа умер в прошлом году. Официальная причина — острый сердечный приступ. В акте судебно-медицинской экспертизы указано, что в его крови было обнаружено 3,5 промилле алкоголя. Видимо, организм был уже настолько изношен, что не справился. Так или иначе, чрезмерное употребление алкоголя очень повлияло на смерть отца. К сожалению, к этому моменту я занимала, на мой взгляд, не очень умную позицию — опустила руки. Эта тема для меня была настолько больная и шла со мной через всю мою жизнь, что мне не хватило ресурса помочь. Ну и, возможно, я чуть-чуть верила, что родители действительно как-то сами решат этот вопрос, Но, к сожалению, я ошибалась. Возможно, мне нужно было силой взять их под свое крыло. Однако, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Мама осталась одна. Их с папой семейная история закончилась. Свое горе она стала проживать в том числе при помощи алкоголя. Мы с сестрой помогали чем могли, но понимали, что со временем мама просто садится нам на шею и находит утешения не в самых здоровых способах, а мы вынуждены обеспечивать ее всем, что нужно для жизни. Наши предложения обратиться к специалисту или чем-то заняться она отвергала. Отказывалась проводить время с нами и внуками. Полностью закрылась. Без папы стала асоциальной и постоянно лгала. «У меня такой голос, потому что я приболела». При этом я снова предлагала любую помощь, даже удалось отправить ее на обследование в больницу. Там она как будто бы почувствовала себя лучше, познакомилась с другими женщинами, погрузилась в социальную жизнь, но этого хватило ненадолго. Вернулись фразы «Я сама разберусь», «Я сама переживу». Но сейчас я уже понимаю, что большое горе человек вряд ли переживет самостоятельно. Особенно в состоянии болезни, а я считаю, что алкоголизм — это болезнь. В те моменты я опускала руки, но потом снова пыталась что-то провернуть, ничего не получалось. Мне хотелось, чтобы мама начала работать со своей зависимостью. Однажды я поймала ее с поличным с полными пакетами алкоголя в магазине. И даже это не заставило ее осознать, что она в беде. В тот момент я на нее наехала, просто психанула и грубо ей все высказала. Она сидела передо мной как ребенок и ничего не признавала. Эта ситуация привела меня к мнению, что нужно принимать кардинальные меры.

Чтобы человек начал лечиться от алкогольной зависимости, есть два пути. Первый — когда он сам приходит в наркологическое отделение клиники, подписывает документы, проходит врачей и дает согласие на лечение в стационаре. Второй путь — когда человека могут лечить принудительно без его согласия, например в момент острого психоза. В это время человек невменяем, он опасен для общества или для себя. Такого пациента могут увезти в больницу без его согласия.

С первым путем сложнее. Как правило, человек не признает свою проблему и не хочет лечиться. Считаю, мне крупно повезло, что в один момент я обратилась в частную клинику, местный врач поговорил с мамой и убедил ее лечь в рехаб. Она согласилась уехать. Первые десять дней там мама была в плохом состоянии — ее выводили из запоя. Ее ломало, были галлюцинации.

Когда я приходила общаться в эту клинику с врачами, мне рассказывали, что некоторые приезжают к ним несколько раз, поскольку после «очищения организма» не меняют своих привычек, а для этого необходимо серьезное усилие и помощь специалистов. Есть и такие, кто любит пользоваться «экспресс-методом вывода из запоя» — приезжает медсестра домой и ставит капельницы. В клиниках, которые лечат зависимости, на такой метод ругаются — это несистемная мера. Если не поправить мышление, алкоголизм не исчезнет.

Моя мама до сих пор проходит реабилитацию в клинике за городом. Минимум, который там нужно находиться, — три месяца. Думаю, что она останется там месяцев на девять. Она занимается по известной во всем мире программе «12 шагов», принимает участие в групповых занятиях, а также работает с психологом индивидуально. Помимо этого, есть обязанности: готовка и огород. Знаю, что маме сложно дается терапия, она до сих пор считает, что у нее нет алкогольной зависимости, ведь она пила «всего лишь вино». Но как раз первый шаг программы восстановления — признание своей зависимости. Верю, что она к этому придет.

Сейчас мы не общаемся лично, только через кураторов. Пишем друг другу письма. Для меня они очень трогательные. Я очень хочу, чтобы мама смогла заново научиться радоваться простым вещам и жизни без дополнительной стимуляции в виде алкоголя. Чтобы она вспомнила себя в возрасте двадцати или тридцати лет, когда она молодая, красивая и счастливая девушка, держит нас, своих детей, на руках. Впрочем, несмотря на долгие годы пристрастия к алкоголю, моя мама до сих пор выглядит отлично: она статная и подтянутая женщина, которую сложно назвать бабушкой. Хочется, чтобы она вернулась к нам, захотела жить, путешествовать, радоваться. Мы ей во всем поможем.

Людям, которые столкнулись с алкоголизмом близких, я бы посоветовала попытаться посмотреть на себя со стороны и понять, в какой роли они сейчас находятся — жертвы, преследователя или спасателя. Не нужно начинать атаковать и пытаться спасать человека — это, к сожалению, скорее всего, приведет к тому, что от них закроются. В первую очередь нужно разобраться в себе. Поизучать информацию в открытых источниках, посоветоваться с психологом, как можно подойти к этой ситуации. И обязательно — сохранять холодную спокойную голову, по возможности без сильных эмоций. Поискать несколько разных вариантов помощи, обсудить это с тем, кому хочется помочь. И планомерно выстраивать план помощи, а не спасения.

Я в течение долгого времени обсуждала эту ситуацию со своим психологом. Никогда нельзя забывать о том, что есть решение взрослого человека — когда кто-то выбирает алкоголь, а не что-то другое. Это его выбор. В этом случае не стоит взваливать на себя ответственность за то, чтобы вытащить человека. Еще одна мысль, которая сидит у меня в голове, касается медленного суицида. Фактически алкоголь — это социально одобряемый суицид. Когда мои родители выпивали, обществом это не слишком-то порицалось, ведь алкоголь не считается наркотиком. Возможно, люди уходят в алкоголизм, когда теряют смысл. Но если в зависимом еще остались какие-то привязанности в жизни и он не ушел в отшельники, ему можно помочь.