С Татьяной мы ходили в одну-единственную художественную школу в Ревде: я по понедельникам, средам и пятницам, она по вторникам, четвергам и субботам, — причем к одному и тому же преподавателю. Татьяна жила в одном конце города, я — в другом. За пять лет мы ни разу не пересеклись. Ее, как талантливую девочку, взяли в художку без экзаменов, а я был так себе художником, еще и хулиган: разбил лампочку, бегая по коридорам этой художки. Меня вообще туда мама записала по совету учительницы русского языка, заметившей мой «необычный взгляд на вещи». Поначалу мне стремно было туда ходить: казалось, что все это для девочек. Но в моем классе оказалось еще несколько таких же бездарных мальчиков, с которыми я сдружился. Еще я спортом разным занимался, и наша баскетбольная команда даже стала в свое время чемпионом среди школ Первоуральско-Ревдинского промузла. Не NBA, конечно, но мы по-настоящему дрались за победу.

Преподаватель из художественной школы Александр Пикулев, который дал мне ценных знаний больше всех других педагогов за всю жизнь, часто показывал в качестве примера работы своего друга — художника из Нижнего Тагила Владимира Наседкина — и рисунки девочки Тани из параллельного класса. Они оба, с одной стороны, заочно стали моими кумирами, а с другой — в какой-то мере развили во мне комплекс неполноценности: рисовать я до сих пор так и не научился. После окончания художки нас спросили, куда мы планируем поступать. Я сказал, что хочу проектировать автомобили и пойду в архитектурный институт на кафедру промышленного дизайна. Девочка Таня тоже решила поступать в архитектурный. Так мы оказались в одной группе по подготовке к поступлению. Чуть позже мальчик Эдик осмелился проводить девочку Таню до дома. С тех пор мы всегда вместе.

В архитектурном институте я не прошел по баллам на «промышленный дизайн», как мечтал. Чтобы не терять времени (очень уж не хотелось отправиться в Афганистан), подал документы на «архитектуру», надеясь, что через год все-таки переведусь на «промдизайн». Но за тот год преподаватели объяснили, что «архитектор может спроектировать даже унитаз, а дизайнер дом спроектировать не может», что стало веским аргументом в выборе мной профессии.

В 1992 году мы с Татьяной поженились, а в 1994 году у нас родился сын. Татьяна ушла в декрет, а когда решила вернуться к учебе, сказала, что, после того как она создала новую форму жизни, формы дизайна ее больше не интересуют, и перевелась на кафедру книжного дизайна. Ее дипломной работой было оформление книги Сэй-Сенагон «Записки у изголовья», написанной 1000 лет назад. Хотим ее издать спустя 25 лет.

Татьяна после института работала в издательстве сначала дизайнером, а уже через год — художественным редактором. Я к тому времени занимался архитектурной практикой, работал в бюро в Первоуральске. Платили мало, у нас был маленький ребенок, и нужно было ездить в другой город каждый день на работу. Денег хватало только на то, чтобы добраться до работы, вернуться обратно и купить детское питание. Выбор был небольшой, и я решил уйти в свободное плавание.

В этот период активно участвовал в разных архитектурных конкурсах, занимался всем. Тогда только появившийся журнал «Стольник» проводил конкурс «Счастливый жилой дом». Я выставил проект дома, который готовил для одного ревдинского бизнесмена, и получил приз — 500 долларов. Мы были безмерно рады, деньги отложили — копили на квартиру в Екатеринбурге.

Татьяна ездила в Екатеринбург каждый день на работу, я отводил и забирал ребенка из детского сада в Ревде. Проектировал много всего, нужны были деньги. У меня появился большой клиент — альпинисты, превратившие свое хобби в бизнес. Они занимались покраской сложных объектов, в том числе нефтяных платформ в Норвегии. Одним из ключевых заказчиков у них был «Норильский Никель». Дела у альпинистов шли в гору, и они решили построить себе шикарный офис в Ревде. Объявили конкурс, я его выиграл и начал проектировать. У меня появилось несколько помощников, и я снял небольшой офис. Мы продали квартиру в Ревде, добавили всякие накопления и купили квартиру в Екатеринбурге — мечты начали сбываться. Это был сентябрь 2001 года — и вдруг мой основной заказчик перестал мне платить.

Оказалось, что трагические события, которые произошли 11 сентября 2001 года в Америке, напрямую коснулись мирового никелевого рынка. Моему заказчику перестал платить его заказчик, а мой заказчик перестал платить мне. Татьяне на тот момент надоело заниматься рекламными макетами, и она ушла сначала в отпуск, а потом и вовсе уволилась с работы. В один из вечеров мы сели на кухне и начали думать, что делать молодой семье, только что переехавшей в крупный город. Решили, что Татьяна разбирается в полиграфии, а я что-то знаю об архитектуре, и издали архитектурную газету. Название нашлось быстро — дома на полке у нас стояла монография нашего кумира Владимира Татлина. Подумали, что газету можно так и назвать.

Первый номер был посвящен участию екатеринбургских архитекторов в международном фестивале «Зодчество». В выпуске было интервью с тем самым художником Владимиром Наседкиным, подборка новостей, обзор архитектурных проектов и слова редактора, в которых он опрометчиво пообещал выпускать газету ежемесячно.

С 90-х годов в Москве выходил архитектурный журнал «Проект Россия», издаваемый на голландский грант. Я был редким уральским архитектором, который его выписывал. У этого журнала к моменту выхода нашей первой газеты была сеть «дочек» в разных регионах, и мы даже подумывали стать такой дочкой. Но уральские амбиции взяли верх над прагматизмом, мы пошли ва-банк и в итоге создали конкурента «Проекту Россия».

Примерно через полгода по счастливому стечению обстоятельств мы познакомились с владелицей мебельных салонов в Екатеринбурге. Ей нужно было продавать дорогие диваны, и мы предложили ни больше ни меньше — издавать журнал и рассказывать там в том числе о мебели. Она дала нам денег на год вперед, закрыв расходы на шесть номеров журнала, и у нас появился полноцветный рекламный журнал, который назвали «Ле». Радовались, когда складывали вместе обложки газеты и журнала, получая слово «Летатлин», изобретенное Велимиром Хлебниковым для Владимира Татлина, который, в свою очередь, изобретал летающий велосипед.

Издательство, в котором работала Татьяна, на первую газету отреагировало насмешкой, назвав ее «боевым листком», но, когда мы начали делать журнал и, по сути, зашли на их рекламную жилу, они разозлились. В 2002 году до нас докатилось эхо 90-х: нам поджигали входную дверь в офисе, бывший работодатель Татьяны приезжал к подъезду дома и угрожал нашей семье. Потом эти люди писали на нас сначала в антимонопольный комитет, а позже даже в Прокуратуру Свердловской области: мол, мы нарушаем рекламное законодательство. Мы выстояли, у нас появились юристы, мы начали считать деньги.

Все эти трудности закалили нас, и в следующем году мы решили делать каталог архитектурных мастерских и дизайн-студий Екатеринбурга, благо до нас таким делом на Урале никто не занимался. Это было на то время наше самое удачное коммерческое дело. Так у нас появился третий издательский проект. Пришел момент первого переосмысления наработанного. Итогом нашей рефлексии стало решение перевести в 2004 году газету «ТАТЛИН» в журнальный формат федерального уровня.

Журнал был представлен публике на выставке архитектуры и дизайна «АрхМосква». В какой-то степени его крестным отцом стал известный московский архитектор Евгений Асс, который сегодня является основателем и ректором Московской архитектурной школы МАРШ. Кажется, тогда мало кто что понял, но мы были очень воодушевлены этой историей и выпускали журнал каждые два месяца. Тогда впервые столкнулись с бизнес-кризисом: мы потеряли местных рекламодателей, а федеральных еще не нашли. И с каждым номером бюджет был все меньше и меньше, и, наконец, встал вопрос, что делать дальше.

На тот момент мы уже были знакомы с известным и влиятельным московским архитектором Сергеем Скуратовым. Подходил его юбилей, и мы предложили ему сделать специальный выпуск журнала, посвященный только его творчеству. Получили весь материал от героя, обзвонили компании, с которым он соприкасался по работе (окна, фасады, двери) и продали им рекламу.

На его дне рождения в Москве в клубе «На Брестской» вдоль барной стойки тянулась очередь к юбиляру. Гости дарили свои подарки, а он вручал каждому экземпляр журнала о себе. В благодарственном слове Сергей Александрович сказал, что в Екатеринбурге есть такое издательство TATLIN, которое выпустило этот журнал.

Мы попали в десятку. К нам посыпались обращения от архитекторов: «Мы хотим так же». Так появилось еще несколько специальных выпусков. Уже в 2007 году мы стали выпускать триаду журналов: базовый продукт TATLIN News — приемник газеты, журнал об истории проектирования и строительства одного архитектурного объекта TATLIN Plan и TATLIN Mono — монографии современных российских архитекторов.

Это был 2008 год. Героем первой книги стал наш друг, художник Александр Константинов. Мы выпустили его монографию — книжку в твердом переплете. В этот же год нам предложили сделать книгу известного американского фотографа Ричарда Пэра, который в течение 10 лет фотографировал памятники советской архитектуры. Мастер-макет книги готовило Нью-Йорское издательство MONACELLI PRESS, русское издание сделали мы совместно с фондом «Русский Авангард» по рекомендации известного искусствоведа Ника Ильина. Книга стала невероятно популярной, а мы поверили в свои издательские силы. Мировой кризис 2008 года мы почувствовали на себе только в начале 2010-го, а весь 2009 год работали по инерции.

В 2010 году на фоне дошедшего до нас кризиса мы активировали все свои ресурсы и возможности и вернулись в Екатеринбург с активной ивент-программой, проходившей в поддержку наших издательских проектов. В ближайшие пять лет мы почти еженедельно проводили какое-либо мероприятие, связанное с архитектурой и дизайном.

В 2015 году наступила новая эпоха в истории TATLIN. Мы снова сделали переоценку всего, что мы успели сделать, чему научились, и обозначили для себя новые цели. К тому времени наши издания уже продавались по всей России, и Екатеринбург в этих продажах занимал далеко не лидирующие позиции. Мы распределили ивент-деятельность по другим городам, расширили линейку своих продуктов, связанных с городами нашего присутствия, запустили новый сайт, начали осваивать интернет-продажи, электронные издания и, главное, увеличили эффективность своей деятельности. Были времена, когда у нас в штате работало до 30 человек, и мы делали около 30 изданий в год. Сегодня пропорция радикально изменилась: в штате 15 человек, а в год мы выпускаем до 60 изданий. Сегодня 50% покупателей — это Москва и Московская область. На втором месте — Санкт-Петербург, и только на третьем — Екатеринбург.

И если раньше мы на 90% существовали за счет рекламы, сегодня ее только 30%. Все остальное — это либо наши продукты, которые мы сами финансируем, либо заказные проекты. Сначала был мандраж по поводу того, что мы теряем наш основной фундамент — рекламу. Но поняли, что созрели к этим изменениям. Мы никогда не работали и до сих пор не работаем с грантами, только в качестве подрядчика грантозаявителей. Наверное, это позволяет нам не только оставаться полноценно независимыми, но и сохранять стабильность.

Семейный подряд — это не лучшая схема бизнеса. Но если любишь, от этого никуда не деться — или, как мы любим говорить, «Терпи, это любовь!». Живем в постоянном противостоянии. Но, скорее всего, если бы я делал бизнес один, давно бы уже зашел в тупик со своим романтическим подходом к жизни. Прагматизм Татьяны отрезвляет. Мы дополняем друг друга.

Разделение обязанностей произошло не так давно. Раньше каждый из нас занимался всем. Сейчас Татьяна работает в большей степени как художественный редактор и отвечает за внутренние коммуникации, а я — коммерческий директор и веду внешние связи. С недавнего времени с нами работает наш сын, которому сразу было сказано, что ему придется заниматься всем, от договоров до склада.
Мы стараемся делить ответственность внутри команды: в какой-то степени это похоже на средневековую мастерскую художника, в которой ученики начинают с заточки карандашей, а вырастают до полноценных мастеров. Вот только процесс этот в издательском деле довольно длинный, поэтому нам важно, чтобы сотрудники играли с нами вдолгую, и не важно, умеют ли они что-нибудь делать на начальном этапе или нет, потому что людей, умеющих делать книги в России, можно сосчитать на пальцах.

Издательство для нас — это родной ребенок, скоро ему будет 23 года. Это уже взрослый мальчик, у него есть свои привычки (как хорошие, так и плохие), есть друзья и враги. В каких-то процессах этот ребенок самоорганизован, в каких-то ему нужно подсказать, как себя вести. До определенного момента мы очень ревностно относились ко всему, что происходит внутри, пытались контролировать все. Сейчас учимся отпускать процессы, доверять коллегам, тем более что в чем-то они талантливее нас, современнее, активнее. Им самим некоторым 23 года всего, и они с издательством говорят на одном языке, нам же с Татьяной все чаще хочется помолчать.

У нас не существует жесткой схемы, с каждым проектом — по-разному. Есть те идеи, которые мы инициируем сами: придумываем тему и ищем авторов. Но последнее время чаще происходит так, что люди сами приносят нам контент.

Например, одна из последних книг — «Атлас индустриального наследия Большого Екатеринбурга». Группа ученых проделала колоссальную работу, собрала информацию по десятку городов. Идея нам показалась интересной, и мы решили «ввязаться в драку». Процесс начинается с того, что редактор вычитывает рукопись, переводит научный труд на язык читателя. Затем делается дизайн-макет, структурируется весь массив текста и иллюстраций в верстку. Когда готов набросок книги, мы понимаем, сколько будет стоить производство, создаем бизнес-проект издания, выводим себестоимость книги и так далее до склада и отгрузки товара в книжные магазины. На подготовку этой книги ушел год, продаваться она будет несколько лет.

Мне интересна неоклассика, в том числе екатеринбургская, но я пока не нашел людей, которые занимаются этой темой. Хочется издать книгу и о свердловском модернизме, потому что он не менее интересен, чем конструктивизм, о котором только ленивый сегодня не говорил.

Мы не клиентоориентированная компания, только учимся этому. Да, мы, конечно, знаем свою аудиторию и ее интересы, но не всегда к ним прислушиваемся. Мы можем вложиться в проект, который в первую очередь интересен нам самим. И в итоге его никто не купит. Но это наш выбор. Читатель часто не знает, чего он хочет, но мы знаем, что ему надо, потому что мы и есть наш читатель.

В 2037 году все бумажные книги умрут — так сказали на одной книжной выставке. Теперь моя голова занята мыслью о том, как дожить до 2038 года. Но мы не типография: бумага для нас — это только один из носителей информации, и мы в первую очередь работаем с информацией. Информацию сегодня можно не только публиковать в книге, но и выпускать ее на пакетике сахара, раскладывать в печенья с предсказаниями, писать на заборе, бить тату с белой башней, например. Это тоже будет издательский проект. Сегодня мы можем на обоях выпустить «Атлас индустриального наследия». Мы не ограничиваем себя в выборе носителей информации.

У нас на сайте есть раздел «Библиотека» — там мы оцифровываем старые книжки и публикуем их (накопили уже больше трех тысяч). Они доступны бесплатно. Уже сейчас на нашем сайте можно купить наши книги в электронном формате. Мы долго не вступали в эту игру и боялись создать сами себе конкурента, ведь электронная книжка в разы дешевле и купить ее легче, но все же решили попробовать. Внутренняя конкуренция оказалась не такой сильной.

Мы думаем, что архитектурные, дизайнерские и художественные монографии еще долгое время будут востребованы в печатном варианте, потому что их читают архитекторы, дизайнеры и художники, для которых крайне важна тактильность.

Я, к своему стыду, человек не читающий. Может быть, потому, что у меня на работе этого много. Когда прихожу домой, сил не хватает открыть Чехова перед сном, хотя очень хочется. Одна из последних книг, которую я прочитал за два часа в самолете, — «Космический корабль „Земля“. Руководство по эксплуатации» Бакминстера Фуллера. Там все очень быстро, легко, доходчиво, и ты понимаешь, почему мы так все живем и что надо сделать, чтобы мир изменился.

Раньше мы готовили издания для Союза архитекторов России, было много заказных проектов для разных архитектурных институций и казалось, что офис в Москве обязательно нужен. Сейчас таких заказов меньше, мы научились работать удаленно от клиента и офис сегодня носит функцию локального склада.

Появлялись мысли о переезде, потому что раньше, когда не было интернета, нужно было напрямую общаться, встречаться с заказчиками, а с развитием технологий связи люди даже поминки проводят онлайн.

В прошлом году мы делали книжку о Венецианском павильоне Российской империи Садах Джардини, спроектированном больше 100 лет назад выдающимся русским архитектором Алексеем Щусевым. Проект современной реконструкции делало российско-японское бюро KASA, базирующееся в Токио. И при обсуждении рабочих моментов мы подключали на связь Москву, Екатеринбург, Венецию, Токио, Новосибирск, в котором в итоге печаталась книга. Из сложного — подобрать время, чтобы еще никто еще/уже не спал (вот бы еще придумать такую технологию, когда никто не спит). Сейчас почти все проекты так проходят, даже если все участники живут в Екатеринбурге.

Со временем мы укрепились в мысли, что жить надо там, где тебе комфортно и где живут люди, которые тебе дороги.

В Екатеринбурге кипит жизнь, город активно застраивается, если сравнивать его, например, с Красноярском, Иркутском, Томском или другими городами-миллионниками. Хоть Екатеринбург во многом и опережает своих конкурентов, я считаю, что он отстает в развитии даже по численности населения. Я уверен, что, если мы в ближайшие 10−15 лет не подойдем к отметке в 5 миллионов жителей, мы останемся глубокой мировой провинцией.

В целом последнее время ко всем плюс-минус большим городам я стал относиться негативно. Может, потому, что стал жить за городом и меня все городское стало немного раздражать. Может, потому, что я архитектурный издатель, много знаю об этой архитектуре и понимаю, что строительство, все, что мы видим вокруг, — это скорее рынок, чем архитектура.

На самом деле Екатеринбург — уникальное место. Мы находимся внутри материка, здесь спокойная плита, все относительно тихо, можно почти ничего не бояться. Тут, если закрыть глаза на пять месяцев зимы, настоящий рай.

Проблема в том, что Екатеринбургу сегодня нечем удивить мир: архитекторы перестали экспериментировать, малахита нет и не предвидится, танки делают везде. В чем наша уникальность? Может быть, нам взять и отключить интернет, чтобы это было самое тихое место на Земле? Тогда к нам потянутся туристы за тишиной? Но тогда, наверное, TATLIN придется переехать — нам без интернета никуда.

Мы сейчас делаем книжку с Анри Каптиковым — профессором кафедры истории искусств и реставрации архитектурной академии. Он родился на улице Горького, знает там все наизусть. И это будут его воспоминания о Екатеринбурге 50−60-х годах: он рассказывает и о Плотинке, которая была до той, что существует сейчас, и об улице Горького до того, как там появился Фостер. Эту книгу я бы рекомендовал. Хочется больше таких историй о Екатеринбурге — человечных.

Я живу на Таватуе и каждый день проезжаю по этому самому Уралу. Едешь — лес, скалы, туман, снег валит. Для меня Урал — это природа, и она сама по себе прекрасна. Я понял, что живу среди вечных берез, как Пушкин в Большом Болдине, где он написал почти все свои сказки, или как Лев Толстой в Ясной Поляне, где он написал «Анну Каренину». В лесу, на природе ты находишься в пространстве вечности: перед тобой нет никакой истории искусства, ты абсолютно свободен и не думаешь о том, лучше ли ты Леонардо да Винчи или нет. В таких условиях легче погружаешься в творческую атмосферу, придумываешь, создаешь что-то.

Если размышлять, какое одно издание купить об Урале, то это будет набор открыток «Орхидеи Урала». Малоизвестный факт, который меня поразил: на Урале растет 39 видов орхидей! Они боятся яркого солнца, растут в малодоступных местах, могут годами жить под землей и цветут только на 17-й год жизни. Есть легенда, что орхидеи — потерянные башмачки Афродиты, упавшие на землю. Снова получается, что Урал — рай. Я серьезно думаю, что орхидеи — это новый малахит. Если бы мы взялись за их культивацию, то с легкостью могли бы составить конкуренцию голландским тюльпанам.

Внутренний архитектор мечтает быть свободным. И это получается: я делаю то, что хочу, а не то, что требует от меня заказчик. Как ни странно это прозвучит, мне хочется реализовывать вещи, которые не имеют прямого функционального назначения. Не жилые дома и не торговые комплексы, а храмы, вместилища духа, как, например, моя «Трибуна поэта» в Парке Маяковского.

Второй год я участвую в фестивале «Аланика», который проводит Северо-Кавказский филиал Пушкинского музея. В прошлом году я создал проект «Цветы» — художественную инсталляцию из 30 000 стреляных гильз в память о советских солдатах, которые защищали Кавказ в Великой Отечественной войне. Гильзы от Калашникова выписало художнику Кубенскому Министерство обороны России.

В этом году в Теберде в Карачаево-Черкесии появился «Джаннат» — восьмиметровая конструкция, собранная на едином металлическом стволе из светящихся пластиковых кашпо, которые обычно используют для высадки деревьев и цветов на улице. Это проекция к райскому дереву Туба, дарящему его созерцателю блаженство, просветление и вечную жизнь.

Многие мои работы можно увидеть в разделе «Штуковины» на сайте TATLIN. Это как раз придумывает и воплощает тот художник-архитектор, который во мне никак не может умереть.

Два года назад из старого забора на своем дачном участке я придумал сделать ангела. Так появился ангел Горбыль из трех частей: тела и двух крыльев. Они соединены между собой по плоской части доски саморезами с крестовыми головками, расположенными так, что визуально читается крест.

Компьютером, телефоном. Среди приложений у меня много карт и путеводителей. В Telegram — много каналов, посвященных архитектуре и книгам. Есть идея создать собственное приложение — глобальный архитектурный путеводитель. Чтобы приехать, например, в Сеул, нажать кнопку и увидеть знаковые архитектурные объекты в радиусе пяти километров. Построил маршрут, идешь и читаешь историю домов, которые попадаются по пути. Пока только изучаю этот вопрос.

Выключить телефон сегодня — это роскошь, и я иногда позволяю ее себе. В выходные стараюсь вообще не касаться никакого монитора. Столярничаю, снег чищу, баню топлю. Минимум один день в неделю я делаю то, для чего телефон не нужен. Мозг перезагружается.

Может, моя натура такая, может, это способ выживания — я подстраиваюсь под окружение. У меня есть практически все активные в России мессенджеры, и мне приходится ими пользоваться. Кто-то пишет мне в Telegram, кто-то во ВКонтакте и так далее. Мне приходится так или иначе на все реагировать. В какой-то момент появилась усталость от всего этого, потому что полдня ты тратишь на то, чтобы проверить почту и мессенджеры. А еще эти рабочие чаты в Telegram. Мне нужно приложение, которое бы собирало все сообщения в одном окне.

Перейти из статуса хорошей компании в статус великой компании, которая переживет 2037 год (есть надежда, книги никогда не потеряют актуальность) и выйдет в своем развитии далеко за границы Екатеринбурга и Урала.